Дойти и рассказать - Страница 84

Николай, использовав дарованные богом минуты, чтобы чуть-чуть отдышаться после броска, подсознательно ожидал какого-нибудь формального «Benedictio novi militis» (Церковное благословение, получаемое рыцарем (лат.), но напрасно – после короткой передышки командир спецназовской группы просто скомандовал «Вперёд» – опять же, только жестом – и тени соскользнули с откоса по осыпающимся камешкам. Пара бойцов тут же ушла вперёд, разбрасывая влажную от ночной сырости гальку с шумом не слишком стесняющихся своей скорости людей, остальные последовали за ними. Горизонт уже начинал потихоньку светлеть, протягивая от изгибов холмов гротескные, залитые чёрной тушью тени. Через считанные десятки минут местные тётки и девчонки поднимутся доить коров, начнут орать первые петухи, какой-нибудь мучающийся похмельем бородач пойдёт сполоснуться к ключу… В общем, времени оставалось мало.

Пройдя поворот речного русла, стремительная людская цепочка превратилась в гибко шевелящуюся гусеницу. Уже на первой сотне метров группа разбилась на пары и тройки, отделённые друг от друга десятком летящих шагов, быстро и плавно скользящие через засыпанное галькой пространство в сползающей в реку непроницаемой ещё тени прибрежных кустов. Злые, настороженные, изготовленные к бою «москвичи» ощущали буквально зубную боль от того, что у них не было пулемёта. Лучшее оружие спецназа – это подвижность, но в огневом бою на такой почти порнографически открытой местности, какой предстало каменистое речное русло, хороший пулемётчик способен сделать из ситуации практически полное дерьмо.

Николаю, хотя подобные формулировки его не посещали и пулемёта он в жизни до этой ночи не видел, было не легче, поскольку у него в руках не было вообще ничего. Зримо представляя себе, как сейчас из кустов, в лицо и в открытый, беззащитный бок могут начать плескать бело-багровые вспышки, он не понимал ни того, что он сможет делать, кроме того, как броситься к воде и попытаться перебраться на другую сторону, ни того, почему об этом не желает задумываться такой несомненно бывалый и умный человек, как «Гиви».

Сказать, что ему просто страшно, было бы таким же преуменьшением, как заявить, что он лишь слегка устал, но к этому страху, расползшемуся по сетчатке глаз в виде невидимо-чёрного, неощутимого уже фона, неожиданно примешивалось что-то яркое, почти красивое. Злоба, радостное ожидание действия, почему-то превращающееся в острое удовольствие, и ещё что-то сложное, непонятное пока ему самому. Всё это было странно, но привычки заниматься самоанализом у Николая, к счастью, не имелось, и он просто наслаждался, ощущая себя живым, причастным к движению вперёд.

Откос слева постепенно становился всё более крутым, заслоняя мелькнувшие было в просветах групп кустов разбитые домики все той же турбазы. На нём начали появляться сначала одиночные, а потом растущие купами деревья – по три-четыре ствола почти что из одного корня. У самого откоса горбящийся под тяжестью навьюченного груза радист указал влево рукой, чуть более светлым пятном мелькнувшей на фоне окружающей темноты, и Николай разглядел в треугольнике спускающейся к реке расщелины на мгновение показавшийся приземистый дом. Строение Г-образной формы стояло к ним углом, показывая сразу три свои стороны – так иногда рисуют крестьянские сараи в детских книгах.

– Столовка? – спросил сбоку «Гиви».

Николай до этого не предполагал, что виденное им до этого пару раз полуразбитое здание было столовой в те времена, когда турбаза существовала, но однажды он действительно разглядел неподалеку от него кучу каких-то проржавевших железяк, так что мысль показалась ему вполне здравой.

«Пожалуй…»

Сил произнести слово вслух неожиданно не хватило, и поэтому пришлось просто подумать его про себя.

Николай потратил ещё несколько секунд, стараясь привязать местность к плавающей перед глазами координатной сетке, на которой сияющей призмой полыхала цель пути. Одно дело – как человек представляет себе окружающее, и совсем другое – как он в нём ориентируется, а уж ночью это было совсем непросто.

– Ещё метров сто. Не проскочить бы… – произнёс он в сторону бегущего теперь не впереди, а почему-то на метр или полтора в стороне командира.

– Не проскочим, – отозвался тот. – Вперёд!

Ещё несколько коротких отрезков такого же мягкого бега, особенно контрастных после пусть и ничтожной, но заминки, потраченной на обмен словами, – и слева над выступившим из темноты обрывом встала плотная стена зарослей. Каждое более или менее высокое дерево торчало как будто из пучка присоседившхся к нему тонких осиновых или ольховых стволиков, а от них отползали в стороны совсем уж приземистые кусты, по грудь человеку. Мелькнул и пропал позади просвет: какая-то асфальтированная площадка со столбами по углам, где сейчас громоздилась куча разбитых огнеупорных кирпичей – остатки разобранного им с ребятами дома, используемые для всяких мелких строительных нужд села, вроде обкладки дренажных траншей или площадок перед колодцами. Метров ещё через тридцать был мостик через речное русло, который спецназовцы обошли сразу с двух сторон: сверху и снизу, будто на полминуты выплеснув из своей цепочки два вскарабкавшихся по склону подсвеченных бежевым силуэта. Оставалось совсем чуть-чуть. Метров, может, сорок. Действительно, не пропустить бы…

Метры тянулись и тянулись, каждый из них, казалось, занимал несколько секунд, и сердце билось как сумасшедшее, гоня кислород вверх и вниз по артериям, к вытаращенным в попытках ухватить лишний люмен глазам и сводимым от напряжения ногам, мягко несущим Николая уже вдоль самой кромки обрыва. Нужное место он увидел, или, скорее даже, просто осознал метров с пяти, но ещё пару замедляющихся шагов молчал, не до конца уверенный в своей памяти. Вскарабкавшись, осыпая камни, по намеченной на обрыве тропке и сунувшись наверху совсем уж в кусты, он, пригибаясь и раздвигая над головой ветви, сделал несколько мелких шагов, проваливаясь в рыхлую, влажную почву, и только вынырнув назад, произнёс: «Здесь».