Дойти и рассказать - Страница 62

К ночи того же 16 числа было сформулировано и доведено до нужных инстанций указание о форсировании идентификации тем самым «цветочком» предателя, который, как предполагалось, был прямо замешан в получении диверсантами (которых в СМИ все еще продолжали называть «террористами») мины, её транспортировке и, возможно, обеспечении инфильтрации диверсантов. МОН-200 была миной громоздкой, тяжёлой, не экспортируемой за рубеж, непопулярной в войсках и не использовалась российской армией почти нигде, кроме собственно территории Чечни – где она тоже, впрочем, была редкостью. То, что диверсантам удалось такую достать и умело применить, было очень опасным признаком. Чрезвычайно важным стало и то, что было совершенно неизвестно, где следует ждать очередного удара, какими силами и средствами располагает явно хорошо подготовленная группа боевиков и что она намеревается делать дальше.

Количество «мирных» чеченцев в Волгограде и области за последние годы резко возросло, и хотя большинство из них составляли честно работающие люди, готовые жить в любых условиях, не гнушаясь самым чёрным трудом, – лишь бы оказаться подальше от войны, но такими были явно не все. Нехорошим показателем было весьма плотное, со сдвигом почти по модели Вольтерра, совпадение интенсивности ведущихся в Чечне боевых действий с объёмами продаж в Волгоградской области наиболее ходовых перевязочных материалов, неизвестно куда исчезающих потом из области. Того, что произошло к этому времени в Будённовске и Кизляре, в Волгограде не допустили бы, – но на уровне отдельных диверсионных актов ожидать теперь можно было чего угодно.

К двум часам ночи руководящий «Летучим Отрядом» полковник спецназа ГРУ, известный в данной местности как «Евгений Евгеньевич», впервые произнес слово «бобёр». Ещё через пять минут, хотя для внутренних обсуждений этого и не требовалось, было произнесено прямо относящееся к нему словосочетание «изъятие секретоносителя», лёгшее затем на бумагу. К исходу ночи обросшее некоторым количеством деталей словосочетание, превращённое в мешанину знаков цифрового кода, ушло в Волгоград и Москву по защищённой линии космической связи. К шести часам тридцати минутам утра, когда в казармах батальона дневальными был объявлен «подъём», из Москвы пришёл ответ.

Двенадцать

– Мне претит мысль, что на операцию человек пойдёт безоружным. Но ещё менее мне нравится ожидание того, что в самый ответственный момент мне выстрелят в спину. Поэтому – нет.

К 10 часам утра 17 сентября обе группы «условно говоря, „Цветочка"», как иногда почти официально называли их структуру даже те, кто знал её настоящее имя, собрались на очередное совещание. Фактически аналитики не расходились с вечера предыдущего дня, но те бойцы, которым судя по всему предстояло в ближайшие дни идти «туда», под утро были отправлены спать прямым приказом полковника. А приказы на войне не обсуждают.

Пятнадцать минут назад закончился разговор с и.о. командира батальона, которому из штаба полка спустили прямую команду «оказывать всяческое содействие» ФСБ и, вообще, изображать из себя в предстоящей операции рабочую лошадь, не задающую лишних вопросов. Такое положение не могло радовать майора морской пехоты, но тут уж ничего не поделаешь. Полковник-москвич за последние 7 лет работал с такими людьми, как Кочешков, Артамонов, Чукалкин и Даркович, знакомых всякому морпеху, побывавшему южнее Терека, и одно это заставляло относиться к нему как минимум с почтением – даже если совсем ничего не знать о том, что сделал он сам и его несколько раз уже обновившаяся команда.

Спецназ, в свою очередь, морскую пехоту не любил. Увы, всё то, что говорится о какой-то там редкостной элитности и несравненной боеспособности морской пехоты, является несколько преувеличенным. Да, как штурмовая пехота они хороши, более того – трудно назвать кого-то, способного лучше их, когда нужно, рвануть на груди бушлат и, закусив зубами ленточки бескозырки, идти в лоб на пулемёты – что раньше, что теперь. Но вот разведка морпехов, увы… Бывало даже, что и «рассаживать» моряков по точкам приходилось тому же спецназу ГРУ, поскольку собственная разведка морской пехоты, при всём к ней уважении, оказывалась неспособной произвести рекогносцировку маршрута выдвижения. Всякое бывало… Никто не сомневался в способности сводного полка проломить местный аналог «Линии Зигфрида» – но если есть возможность выбора, то указывать морской пехоте, куда бежать и куда стрелять, должен тот, у кого это пока получается лучше.

Именно оперативные вопросы и обсуждались сейчас, после ухода морпехов. Если бы «Цветочек» имел ещё хотя бы четыре-пять дней, у них появилась бы возможность выйти на предателя «чисто», без излишнего риска. Теперь, к сожалению, приходилось спешить, сводя всё к единственной отработанной линии. Всё утыкалось в Усама, который судя по всему был реальным, даже если и не единственным звеном между подполковником и чеченцами. Короче, на основе полученной от студентов информации было принято решение Усама изъять и раскручивать его уже в спокойной обстановке – на предмет того, что же это за подполковник. Шансы выяснить, кем же является сам Усам, копаясь в уцелевших архивах и работая с какой-никакой агентурой, имелись, хотя и не слишком весомые, но в сложившейся ситуации было принято решение действовать быстро и грубо.

С одной стороны, это давало повод ополчить на себя и федералов вообще местное «мирное население» вкупе с московскими политиками, незаинтересованными в привлечении лишнего внимания к только-только начавшей успокаиваться Чечне. С другой стороны, после диверсии в Волгограде возникало некое короткое «окно», в течение которого на разные мелкие вольности федеральных сил могут посмотреть сквозь пальцы – если от них будет результат.