Дойти и рассказать - Страница 39

– Эх, хорошо едем!

Особенно крупный камень стеганул так, что зазвенели стёкла.

– Генацвале, ты что такой печальный, слушай, да?

Николай не испытывал никакого чувства вины перед лежащим сзади покойником – но ему, пожалуй, было совестно перед товарищем за резкость. Шалва такого не заслужил.

– Да нет, ничего.

– Ну, ничего – так ничего.

Несколько минут они молчали. После трудного участка с большим уклоном, когда приходилось вслушиваться в мотор и выворачивать руль двумя руками, чтобы не съехать в воду, Николай переключил в очередной раз передачу с первой на вторую и сумел на секунду высвободить правую кисть, толкнув будущего стоматолога в плечо.

– Спасибо, Шал. Я бы без тебя не справился. Ты молодец.

Тот не ответил ничего – а повернуться и посмотреть, кивнул он или, скажем, улыбнулся, Николай не мог, потому что оторвать взгляд от скачущей под колёса в свете фар дороги было бы безумием. Чтобы успокоиться, он заставил себя решить, что Шалва с ним все-таки согласился, но это помогло не до конца. Ладно, будет время ещё. Да и не вернёшь сделанного. И сделанного, чёрт побери, правильно и вовремя. Кто знает, на сколько бы они ушли пешком. А тут – хотя бы пару часов продержаться на такой дороге, и фора будет уже что надо. Счётчик километров среди тёмных, раскуроченных приборов он разглядеть не сумел, спидометр не работает, часов нет. Как в средние века. Тем не менее, машина, рыча, захлебываясь и отплёвываясь, ползла и ползла вперёд, с каждой минутой отдаляя их от Турпала, Усама, Анзора, Андарбека с его тварью и прочих. Теперь пусть что угодно будет, назад его не вернут – по крайней мере, живым.

– Лево десять!

Шалва вдруг вытянул левую руку вперёд, а правой поднял пистолет, вертикально прислонив его к «бардачку». Николай сбросил газ и чуть довернул влево, осветив стоящие между кустами и рекой фигуры людей.

– Стрелять умеешь? – быстро спросил он.

– Да, отец учил.

Грузин чётким движением передёрнул пистолет и свободной рукой переложил «Калашников» на колени – так, что тот стволом упёрся Николаю в левый локоть.

– Попытаемся хамить, если что, – стреляй. Двое. Может, больше…

Они подползли на первой передаче, и освещённые фигуры закрылись руками от света фар. Есть ли у них третий?

– Сразу по-грузински вопи…

Если бы Шалва переспросил, то времени объяснять уже не оставалось бы, но тот, слава богу, сообразил с полуслова. Николай переключил свет на ближний, уперев его в сторону властно приподнявших руки фигур. Машину он остановил метрах в десяти, и как только подошедшие двинулись вперед, Шалва распахнул дверь и сразу же начал неразборчиво, но весьма уверенно орать на родном языке длинными фразами. Остановившие их люди опешили и замерли, так и не дойдя до машины. Это дало возможность потратить лишнюю секунду на оценку возможностей группы торжественной встречи. Вроде бы всего двое, хотя это и выглядит странно. Автоматы у обоих. Насчёт их национальной принадлежности сомнений не имелось – те же соколики, что и остальные, но чего им надо посреди ночи от мирных путников?

Именно эту мысль Николай попытался выразить на лице, когда высунулся из двери и проорал в подходящие фигуры единственную грузинскую фразу, которую знал: «Шен-ра, кагиджи?» (Ты что, с ума сошёл? (груз.). Фраза была очень полезной. В те годы, когда на рынках ещё было много грузин, будучи произнесённой после вопроса «Сколько стоит?» она сразу сбивала цену вдвое. Перейдя на нохча, Николай одновременно выхватил из машины уже взведённый автомат, потому что Шалва и пара местных уже орали друг на друга как сумасшедшие. В ту секунду, когда ближний к нему боец вскинул оружие к плечу, он открыл огонь.

Впоследствии Николай часто пытался разобрать произошедшее по частям, чтобы понять, кто и что тогда делал, но это оказалось безнадёжным. Память сохранила лишь отдельные стоп-кадры, наложившиеся на совершенно ясное и хладнокровное осознание правильности своих действий. Как эти два факта могут сочетаться друг с другом, было совершенно непонятно – но именно так оно и выглядело при мучительных попытках вспомнить, как все произошло. Один кадр – он давит на спуск, и фигуры мгновенно оказываются залитыми бело-жёлтым светом, которого ещё не было когда он стрелял по водителю принадлежащей теперь им машины. Второй – Шалва молча и сосредоточенно стреляет с двух рук, опершись на открытую правую дверцу машины. Значит ли это, что он смотрел в ту сторону? Тоже странно, но и придумать такое выражение лица, которое он запомнил, Николай сам бы не смог – прищуренное спокойствие и выкидываемые из пистолетного ствола вспышки. Потом – тряска, жуткий удар в левую заднюю дверь – на которой, остановившись много позже, когда совсем кончился бензин, они не обнаружили ничего, никакого следа. Вид круглых ровных пробоин, совершенно бесшумно возникающих в лобовом стекле, справа от самого Николая и над почему-то завалившимся почти ему на колени Шалвой. И только потом включается звук и сквозь утробный рёв захлёбывающегося на максимальных оборотах двигателя слышна далёкая, уже почти безопасная стрельба позади. И то, как стонет молодой стоматолог, запрокидывая голову и ритмично ударяясь затылком в его сведённый узлом живот.

– Шалва, ты как?

Его ответа Николай тоже не смог потом вспомнить.

Восемь

Если бы некий бесплотный дух заглянул сейчас в устье небольшого оврага, с обоих боков завешенного перекрывающимися густыми ветками кустов, он обнаружил бы несколько необычную для данной местности картину. Двое грязных, исхудалых парней лет двадцати с небольшим сидели почти вплотную друг к другу – причём один из них с полным спокойствием держал в руках видавший виды «Калашников», а второй, наоборот, озирался с выражением полного изумления на лице.